Добра больше...

У меня нет квартиры. У меня нет машины. У меня нет ноутбука и телефона.
У меня нет детей. У меня нет родителей. У меня нет сестер, братьев и дальних родственников.
Порой у меня нет и меня.
Привет. Меня зовут Игорь, и я – бомж.

В мире людей я не считаюсь человеком. Скорее грязью под ногами. Неприятной, ненавистной и пачкающей их чистый мир.

Они ходят рядом со мной, они видят меня, но не замечают. Мужчины и женщины, старики и дети, - все с отвращением морщат носы, поджимают губы и с какой-то надменной гордостью отводят головы в стороны. Они словно говорят: «ты сам виноват в том, что стал бомжом. Ты пропил все деньги, когда мог вложить их в дело. Так когда-то сделал Я. Посмотри, я лучше. Я – человек. Ты – бомж. Я – человек. Ты – никто». А сколько укора в их ясных взглядах! Они винят меня, но я не понимаю за что. За то, что смею жить в их мире?..
Но, знаете, не все так плохо. Порой, бывает, выйду вечером на улицу, да встречу добрую женщину. Она посмотрит на меня, вздохнет как-то грустно-грустно, и протянет буханку хлеба. Я возьму. Что ж не взять-то? Скажу «спасибо большое» и поклонюсь даже. А у самого слезы глаза щиплют. Я поскорее уйду, чтобы она не видела этих соленых ручьев, что мажут грязь по лицу. Сяду возле подвала, да съем полбуханки. Остальное отдам Адидасу – моему другу. Такому же бездомному, грязному и голодному, как и я. Сперва я звал его «Адик», а теперь в шутку называю Гадиком. И жить веселее становится, когда подзываю его, а он смотрит непонимающе и вопрошает: «Эт я, чтоль, ГАДик?».
Иногда выдаются худые дни. Иду порой домой (да, у меня есть дом – я расскажу о нем позже), да повстречаю ребят шестого-седьмого класса. Их возраст еще слишком нежен, но так зол… Они не могут пройти мимо, ведь я для них боксерская груша. Безобидная, не способная дать сдачи. Пинать, бывает, начнут. Однажды кирпичом мне в голову кинули, да так, что я сутки без сознания в луже провалялся. Вчера вот повалили меня, да доской побили. Я потерял сознание, а проснулся от того, что какая-то юная девушка мне голову перевязывает, да тарелку супа протягивает. А я сижу, молча смотрю на нее и плачу. В этот раз я не могу убежать. Только стыдливо голову опускаю, да прячу глаза за сальными прядями седых волос. Спасибо тебе, добрая девушка. Будь здорова, будь счастлива.
А каждый вечер я иду домой. Захожу в старый подъезд, пропахший кошачьей мочой, дымом сигарет и жареными котлетами. Такой грязный дом снаружи! – и такие добрые люди внутри. Они знают меня. И не выгоняют. Сажусь возле двери, склоняю голову набок, да засыпаю. А когда кто заходит и ругается, что темно хоть глаз вырви – я просыпаюсь, достаю из кармана куртки коробок, да чиркаю спичкой. Путь им освещаю. Сперва пугались, а теперь привыкли. А Андрюха, бывает, с работы поздно вернется, да первым делом: «Гоша, ты опять на посту уснул? Включай свет, а то сигарет не получишь!» Добрый парень. У самого за душой ни гроша, а мне помогает. И кормит, и поит, и сигареты покупает.
Так и живу. Не жалуюсь. Каждый день хожу по лезвию между добром и злом. И вот что я вам скажу… Добра больше. Я знаю – я видел.

- Гоша, ну ты опять за свое? Включай свет, горе-электрик! Иначе не получишь сосиску, – с шутливым недовольством говорит парень, находясь у двери. Он опять задержался на работе. Не щадит его начальство. Не щадит… – Ага! Солдат спит, а служба идет? Вставай, Гошан! Включай мне свет! - Прости, но света нет. Ты не волнуйся, просто… спички кончились. Андрюха начинает рыться в карманах, а потом достает телефон. Включает фонарик и подбегает ко мне. Пытается нащупать пульс, которого больше нет. Но ты не переживай, только не из-за меня. Вот лучше, на, возьми спички. Там целый коробок.
Возьми и освещай себе путь тогда, когда будет темно. Теперь сам.

А знаете…
У меня не было квартиры и машины. Не было детей и родителей.
Но у меня был я. Привет, меня зовут Игорь. И я – человек. И еще жив...

Когда мне встречается в людях дурное,
То долгое время я верить стараюсь,
Что это скорее всего напускное,
Что это случайность. И я ошибаюсь.

И, мыслям подобным ища подтвержденья,
Стремлюсь я поверить, забыв про укор,
Что лжец, может, просто большой фантазер,
А хам, он, наверно, такой от смущенья.

Что сплетник, шагнувший ко мне на порог,
Возможно, по глупости разболтался,
А друг, что однажды в беде не помог,
Не предал, а просто тогда растерялся.

Я вовсе не прячусь от бед под крыло.
Иными тут мерками следует мерить.
Ужасно не хочется верить во зло,
И в подлость ужасно не хочется верить!

Поэтому, встретив нечестных и злых,
Нередко стараешься волей-неволей
В душе своей словно бы выправить их
И попросту "отредактировать", что ли!

Но факты и время отнюдь не пустяк.
И сколько порой ни насилуешь душу,
А гниль все равно невозможно никак
Ни спрятать, ни скрыть, как ослиные уши.

Ведь злого, признаться, мне в жизни моей
Не так уж и мало встречать доводилось.
И сколько хороших надежд поразбилось,
И сколько вот так потерял я друзей!

И все же, и все же я верить не брошу,
Что надо в начале любого пути
С хорошей, с хорошей и только с хорошей,
С доверчивой меркою к людям идти!

Пусть будут ошибки (такое не просто),
Но как же ты будешь безудержно рад,
Когда эта мерка придется по росту
Тому, с кем ты станешь богаче стократ!

Пусть циники жалко бормочут, как дети,
Что, дескать, непрочная штука — сердца...
Не верю! Живут, существуют на свете
И дружба навек, и любовь до конца!

И сердце твердит мне: ищи же и действуй.
Но только одно не забудь наперед:
Ты сам своей мерке большой соответствуй,
И все остальное, увидишь, — придет!