Аркадий Львович Гольдензон однажды, между дел, пошёл в театр, на балкон, где он всегда сидел. Он был поклонник низких цен и не раздутых смет.
Давали оперу «Кармен» для треста «Вторчермет». Трест «Вторчермет» работал так, что всё завоевал — переходящий красный флаг и премию в квартал.
Оно известно наперёд — работай, а взамен тебе устроят культпоход на оперу «Кармен».
Под крики «браво» или «бис» пройдут печаль и стресс. «Культуру — в массы!» — вот девиз ЦК КПСС. Какой у граждан будет вкус — ЦК не всё равно! (Хотя важнейшим из искусств является кино). Вам перепевы этих тем — как молоко козе!.. Аркадий Львович глух и нем, он слушает Бизе.
Сидит, как ёж — спина горбом, губами шевеля. Поднялся занавес с гербом, в оркестре дали «ля», давно не стриженный дебил взмахнул рукой, и вот — солдат цыганку полюбил и арию поёт. А та (по имени Кармен) — красотка, Бог ей дал! — в Севилье, у фабричных стен устроила скандал. Солдат (по имени Хозе, Господь его прости!) пришёл под музыку Бизе порядок навести, но положил на девку глаз, влюбился, и ему, раз он не выполнил приказ, велят идти в тюрьму. А он пристал, как паразит: «Мол, я попал в беду! Когда полюбишь? — говорит. — А то с ума сойду».
А та, Кармен, ему в ответ смеётся без стыда: «Ну, может, завтра, может, нет, а может, никогда!..»
Хозе — в тюрьму, она одна, в ней жизнь бьёт ключом, и только музыка слышна, хорошая причём.
На этом кончен первый акт, и зажигают свет, и начинается антракт, работает буфет.
Аркадий Львович Гольдензон, устав от высших сфер, решил проделать моцион и двинулся в партер. Он каждый раз спускался вниз на лёгкий променад, где фотографии актрис, крюшон и лимонад. Он шёл по мягкому ковру, ступая, как спортсмен, неся в душе своей игру красавицы Кармен. И вдруг он видит: у окна, где люстры блекнет свет, стоит, печальна и бледна, гражданка средних лет. Лицом — сплошная красота, и нету глаз синей. Ну, что сказать, Кармен — и та бледнеет перед ней.
Аркадий Львович был не юн, разведен — так пришлось, но сладкий звук нежнейших струн пронзил его насквозь. Там, за спиною — сцена, зал, духи, помада, шёлк...
Он подошёл к ней и сказал: «Простите...» — и умолк. Он знал их — ветреных, глухих, прозрачных, как стекло, что было с ним, что было в них — всё на душу легло.
На нём был тяжкий груз времён, улыбок и речей. Аркадий Львович Гольдензон — из тёртых калачей... Но — слово за слово — она из треста «Вторчермет», в «Кармен» безумно влюблена, одна, и мужа нет. В ней были сдержанность и такт, в нём — нежных чувств поток... Но тут закончился антракт, и прозвенел звонок. «Надеюсь, я увижу вас?» Она кивнула — да. «В антракте, там же, где сейчас, я прибегу сюда». Он мог привлечь девиц и дам приятностью манер. И разбежались по рядам, он вверх, она — в партер.
А вот уже и акт второй. Вся сцена в полутьме. Хозе — лирический герой — ещё сидит в тюрьме, а значит — всё без перемен. Трубач дудит в трубу. Цыганка с именем Кармен гадает на судьбу. Ещё прекрасней, чем была, тревога и азарт, сидит, как ведьма, у стола, в руках — колода карт. А карты эти, хоть убей, показывают суть: ей выпадает шесть бубей, что значит — дальний путь, и короля червовый лик — солдат, хоть круть, хоть верть, а также туз — конечно, пик — что означает смерть. И так, и этак — всё одно, и топай по стезе! Она в отчаянии, но — является Хозе. Едва зашёл — и сразу к ней, кричит: «Я твой навек!» Он был в тюрьме двенадцать дней, но совершил побег.
Устал, измучен и небрит, помятые штаны. «Когда полюбишь?» — говорит, а этой хоть бы хны. А он, страданий не тая, поёт — и все дела: «Зачем, зачем судьба моя с тобою нас свела?..» Таки добился своего настырный ухажёр — она влюбляется в него, и в музыке мажор! Любовь пришла — и нет проблем, плевали на уют, и зарабатывают тем, что шмотья продают. Считай по осени цыплят! Ни горя, ни забот.
Но что-то тёмное сулят валторна и фагот. Звучит мелодия, чиста, как мысли поутру, сперва идёт «тра-та-та-та», а дальше — «ту-ру-ру». Что будет? Смерть, измена, месть? Пожар? Змеи укус? Солдат пришёл, дорога — есть, остался только туз. Трубит труба, гудит рожок — хорошего не жди, такое будет — дайте срок! Но это — впереди.
...Хлопки, хлопки со всех сторон, дрожание кулис... Аркадий Львович Гольдензон стрелой помчался вниз, на неналаженный, сырой, но крепнущий контакт.
Он еле высидел второй, такой тревожный акт. Он сердцем рвался в полутьму, туда, где у окна стоит гражданка, что ему, как премия, дана. Он был рассеян, как больной, но взял, зайдя в буфет, два бутерброда с ветчиной и дюжину конфет. И вот — они уже вдвоём! Уже в руке рука, и говорят о том, о сём, два сизых голубка. Уже на «ты» — приятный знак, заманчивый предел!.. Аркадий Львович был мастак по части этих дел.
Они условились о том, чтоб в зал идти сейчас, дослушать оперу, потом — у входа, возле касс.
И начался последний акт из оперы «Кармен»!.. Приняв любовь за должный факт, Хозе не ждёт измен, но видит с некоторых пор и как бы сквозь туман, что некий тип — тореадор — с ней закрутил роман. К нему — всеобщий интерес, а имя носит он, что и не выговоришь — Эс-камильо (баритон). А вот и сам — красив, плечист, поёт — не сыщешь слов! Весьма заслуженный артист, который бьёт быков. Кармен — к нему, и так, и сяк, глядит в глаза, а тот ей подаёт условный знак и радостно поёт: «Кармен, я твой наверняка! Смелей, смелее в бой! Сейчас пойду убью быка, потом займусь тобой». А что Хозе? Ревнив, как чёрт. Ушла любовь, как дым. Хотя и тенор — первый сорт, а всё же нелюбим. Он вдруг куда-то убежал, проделал резкий крен, потом пришёл, принёс кинжал и сразу с ним — к Кармен: «Ты что, выходит — изменять? — кричит он, возмущён — Скажи, за что, такую мать? Где правда, где закон?..»
А той, Кармен, всё трын-трава, стоит — в ушах кольцо, и нехорошие слова поёт ему в лицо. Да ты, нахалка, от обид хотя бы покрасней! «Любовь свободна, — говорит, — законов всех сильней!» А всё же сила есть в тузах! За дело — видит Бог — он со слезами на глазах вонзил кинжал ей в бок!..
И наступила тишина, и слёзы льют ручьём, и только музыка слышна, хорошая причём... Стоит Хозе, как остолоп, Кармен лежит, как труп. Народ уходит в гардероб на одеванье шуб. Там шум и гам, и пыль столбом — дави, хватай, тяни!..
Спустился занавес с гербом, везде горят огни. Ушёл усталый дирижёр, а палочку — в футляр... И тут бежит тореадор, как будто на пожар. Уже, видать, поддал слегка, штанишки до колен. Он где-то там гонял быка, теперь кричит: «Кармен!»
«Кармен!» — кричит ни в склад, ни в лад — весёлые дела. Вернись он пять минут назад — она б ещё жила...
Аркадий Львович Гольдензон из видных был мужчин: рубаха — креп, костюм — бостон, пальто — сплошной ратин, и шапка — ясно, из бобра, — всего не перечесть. Как много разного добра в стране советской есть!.. Он тоже сбегал в гардероб, оделся — шов ко шву, и поспешил на выход, чтоб успеть на рандеву.
Была зима. Клубился снег, царила белизна. А вот и милый человек, предмет забот — Она. Они минуту возле касс стояли визави. Улыбка, жест, сиянье глаз, мелодия любви.
Трамвай, как сизый вурдалак, растаял в белизне... «Куда?» — спросил он просто так.
Ответила: «Ко мне».
Свежие комментарии