Вспоминает полковник запаса Олег Кривопалов:
15 февраля 1989 года я выходил из Афганистана уже во второй раз. Первый был в мае 1988-го — в составе 15-й бригады специального назначения, это была первая советская колонна, выведенная из страны. Но накануне мне позвонил начальник политотдела армии, генерал-лейтенант Захаров Александр Иванович, и предложил стать его заместителем.
Я сказал, что готов с ним служить хоть до победы мировой революции. Обычно такие назначения шли через Москву очень долго, но тут буквально не успел я перейти границу, как меня отправили обратно заместителем начальника политотдела 40-й армии, я вернулся в Кабул и служил до конца.А в феврале пришлось пересекать границу в 10 часов утра, в районе Кушки. Этому предшествовала драматическая операция по переброске боеприпасов в Кандагар, были потери и во время перехода через горные перевалы. В последний день войны, 15 февраля, погиб старший лейтенант Олег Матаков, но тогда уже эти потери особо никто не считал.
Была удивительно холодная для тех мест зима, страшные метели, и, когда мы шли к границе, никто из телевизионщиков не смог ничего снять — хлопья снега забивали объективы. Журналисты были со всего света, но больше всего горевали японцы: у них была самая лучшая техника по тем временам.
Афганские солдаты были очень насторожены, когда нас провожали, некоторые едва не плакали. По нашим следам уже шли моджахеды, захватывали оставленные посты и заставы, и было видно, что республиканская власть обречена.
И собаки, которые там с нами были, сбивались в стайки, выли и бежали за нами. Мы не могли их забрать, карантинная служба их не пропускала через границу. Наш командир батальона Анатолий Блажко спрятал одну овчарку в машину и провез на территорию СССР, потом отдал родителям. Остальных пришлось оставить.
Я, честно говоря, думал, что последние колонны будут принимать центральные власти, но получилось, что 15 февраля нас опять встречали только местные власти и военные, точно так же, как и когда выходили первые колонны. Зато поставили телефонные будки прямо в степи — и к ним выстроились огромные очереди, солдаты и офицеры звонили своим: "Я вернулся, я уже на родине". Я тоже своей жене позвонил.
В то время были очень суровые законы в отношении спиртного. Но, естественно, мы накрыли вечером 15-го числа стол, послали самого пробивного, он достал бутылку водки, и мы на большую компанию одну бутылку выпили. Думаю, во всех частях происходило то же самое. Но никто нас специально не собирал, не поздравлял, никаких торжеств не устраивали. Вышли и вышли.
Единственное, чем нас награждали по случаю выхода — именными часами, но вручали без имен и безо всякого торжественного ритуала. Выдавали карточки: "Уважаемый — прочерк — министр обороны СССР награждает вас именными часами за выполнение интернационального воинского долга в Афганистане". И все. Все тогда удивлялись, поскольку в годы войны награждали, вручая персонально подписанные и скрепленные печатью карточки. Потом кого-то награждали через два года, через двадцать лет. В Днепропетровске через двадцать пять лет удалось найти орден Красной Звезды, которым 29 февраля високосного 1988-го года был награжден рядовой Сережа Кочерженко. Была известна дата указа, в наградном листе есть адрес, откуда он уходил служить и где он жил все эти годы после войны. Но к этому относились так равнодушно, что четверть века не могли вручить ему этот орден. А многим до сих пор не вручили.
Все, конечно, переживали, что из центральных властей нас никто не встречал. Мы выполняли интернациональный долг солдата Советского Союза, а власти даже не соизволили прислать хоть чиновника какого-то из ЦК КПСС, чтобы встретить последние колонны. Да что там, когда перешли границу, оказалось, что нас уже сняли с довольствия. Начались брожения, пошла такая серая повседневность, офицеры сами ходили покупать продукты. И нас сразу стали рассылать в разные стороны — как израсходованный материал.
Через двое суток после возвращения на родину я получил приказ прибыть в Ташкент и улетел на военном самолете. Офицеры, которые входили в состав оперативной группы, вернулись в штаб армии, и сама группа подлежала расформированию. Все были в подавленном состоянии. Вроде служили, получили боевой опыт, рассчитывали, что впереди будет военная карьера, а получилось, что очень многих уволили.
Громов хотел сохранить 40-ю армию как реликвию, боевую армию, прошедшую дорогами Великой Отечественной войны и достойно показавшую себя в Афганистане. Но, к сожалению, пошел необратимый процесс разложения.
В 1990-м году состоялась единственная конференция воинов-интернационалистов. Там Громов, знавший меня по Кабулу, попросил меня выступить перед министром обороны и выразить мнение, что день окончания войны надо отмечать 15 мая, через неделю после Дня Победы. Май — месяц воинских праздников, и как раз в мае начался вывод войск. Я вышел с этим предложением, но министр Язов меня очень грубо оборвал, а Шляга, начальник Главного политического управления армии, сказал: "Садись, полковник, без тебя знаем, что делать". И вот так этот праздник назначили на лютый февраль, на 15-е число.
Олег Кривопалов
В Парке Интернационалистов в Санкт-Петербурге
Свежие комментарии