Когда шахтер Стаханов отличился, его привезли в Москву. Наградили орденом. Решили показать ему Большой театр. Сопровождал его знаменитый режиссер Немирович-Данченко. В этот день шел балет «Пламя Парижа». Началось представление.
Через три минуты Стаханов задал вопрос Немировичу-Данченко:
— Батя, почему молчат?
Немирович-Данченко ответил:
— Это же балет.
— Ну и что?
— Это такой жанр искусства, где мысли выражаются средствами пластики.
Стаханов огорчился:
— Так и будут всю дорогу молчать?
— Да, — ответил режиссер.
— Стало быть, ни единого звука?
— Ни единого.
А надо вам сказать, что «Пламя Парижа» — балет уникальный. Там в одном месте поют. Если не ошибаюсь, «Марсельезу». И вот Стаханов в очередной раз спросил:
— Значит, ни слова?
Немирович-Данченко в очередной раз кивнул:
— Ни слова.
И тут артисты запели.
Стаханов усмехнулся, поглядел на режиссера и говорит:
— Значит, оба мы, батя, в театре первый раз?!
Сергей Довлатов. «Соло на ундервуде»
Сталин приехал на спектакль в Художественный театр. Его встретил Станиславский и, протянув руку сказал: «Алексеев», называя свою настоящую фамилию.
«Джугашвили», — ответил Сталин, пожимая руку, и прошел к своему креслу.
Станиславский несколько раз встречался со Сталиным, но никогда не ориентировался в иерархической системе советской власти. В актерских кругах ходила такая байка. Однажды на спектакле Станиславский сидел в одной ложе со Сталиным, и тот, просматривая репертуар, задал ему вопрос: « Почему мы давно не видим в репертуаре «Дни Турбиных» писателя Булгакова? » Станиславский всплеснул руками, приложив палец к губам, произнес «Тс-с-с!», прокрался на цыпочках к двери ложи, заглянул за портьеру — нет ли кого, так же на цыпочках вернулся к Сталину, еще раз сказал «Тс-с-с!», после чего прошептал вождю на ухо, показывая пальцем в потолок: «ОНИ за-пре-тили!! Только это ужасный секрет!» На что Сталин ответил: « Они разрешат! Сделаем! »
Ходил еще и такой анекдот: однажды после спектакля Сталин подошел к Станиславскому со своей «свитой» и сказал: « Что-то скучно у вас в театре… ». После этого сопровождавшие начали бурно обсуждать недостатки спектакля. Выдержав паузу, Сталин добавил: « ...во время антракта ». И все тут же принялись восхищаться постановкой.
Политическая наивность и простодушие легендарного режиссера имели поистине анекдотические масштабы. Однажды Сталин спросил у Станиславского, не мешают ли ему «неучи из политпросвета»: « Вам же приходится сдавать спектакли политическим недорослям, далеким от искусства... Вас контролируют невежды из охранительных ведомств, которые только и умеют, что тащить и не пущать... Вот меня и волнует: очень ли мешают вам творить эти проходимцы? » На что Станиславский простодушно ответил: « Иосиф Виссарионович, тише, тише, здесь же кругом ГПУ! »
Имевший массу льгот и привилегий, Станиславский никак не мог запомнить даже словосочетание «закрытый распределитель». «Кушайте фрукты, — угощал он гостей, — они, знаете ли, из „тайного закрепителя“!» После чего делал испуганные глаза, прикладывал палец к губам и говорил: «Тс-с-с!»...
А звоня Великому вождю, вежливый Станиславский всякий раз оговаривал: «Товарищ Сталин! Извините Бога ради, никак не могу запомнить вашего имени-отчества!..»
В Малом театре служил когда-то актер Михаил Францевич Ленин, помимо всего прочего знаменитый тем, что году в 1918-м дал в газету объявление: «Прошу не путать меня с политическим авантюристом, присвоившим себе мой псевдоним!». Рассказывают, что однажды прибежали посыльные в кабинет к Станиславскому и закричали: «Константин Сергеевич, несчастье: Ленин умер!» «А-ах, Михаил Францевич!» — вскинул руки Станиславский. «Нет — Владимир Ильич!» «Тьфу-тьфу-тьфу, — застучал по дереву Станиславский, — тьфу-тьфу-тьфу!..»
«До чего Станиславский был далек от действительности, свидетельствует такой, например, случай, который я хорошо помню.Репетиции „Растратчиков“. Репетирует жена Станиславского Лилина, которую он упрямо называет „Перевощикова“. Сцена изображает комнату бухгалтера Прохорова. За сценой раздаются звонки: три длинных и два коротких, как и полагается в коммунальных квартирах. Лилина, кутаясь в серую шаль, идет отворять своему загулявшему мужу, Станиславский останавливает репетицию.— Подождите, Перевощикова, на место. Что это за звонки?Режиссер объясняет ему, что так бывает в жизни.— Не понимаю! — отрывисто произносит Станиславский.— Видишь ли, Костя, — говорит Лилина проникновенно; — сейчас жилищный кризис. Люди живут в коммунальных квартирах. В каждой квартире несколько семейств. А звонок один общий. Вот они и сговорились, что одним нужно звонить один раз, другим — два раза, третьим — один длинный и два коротких...— Два коротких? — подозрительно спрашивает Станиславский. — Не верю. Наигрыш.— Костя, но уверяю тебя!— Не знаю, — говорит он уныло. — Перевощикова, вы фантазируете.— Честное слово.— Гм... Гм... В таком случае надо напечатать на афише, что это пьеса из жизни людей, не имеющих отдельной квартиры».
Из книги Валентина Катаева «Почти дневник».
Константин Сергеевич Станиславский и Мария Петровна Лилина
.
Свежие комментарии