Развлечения

Хвостатые "музы")

Всем привет!

Многие люди считают своих домашних питомцев полноправными членами семьи — доверяют им свои сердечные тайны, жалуются на жизнь, скучают по ним и даже едят из одной тарелки. а для кого-то хвостатые питомцы служат источником вдохновения.

Первым питомцем Владимира Маяковского была Щеня — помесь дворняги с сеттером. Как вспоминала Лиля Брик: «Они были очень похожи друг на друга. Оба — большелапые, большеголовые. Оба носились, задрав хвост. Оба скулили жалобно, когда просили о чем-нибудь, и не отставали до тех пор, пока не добьются своего. Иногда лаяли на первого встречного просто так, для красного словца. Мы стали звать Владимира Владимировича Щеном. Стало два Щена — Щен большой и Щен маленький».

В 1920 году среди французской буржуазии стали очень популярны собаки породы французский бульдог, и Владимир Владимирович тоже не смог устоять перед этими большеглазыми созданием. Из очередной поездки он вернулся с французским бульдогом, которого, недолго думая, назвал Булька.Лиля Брик была в полнейшем восторге от щенка и, со слов их современников, они брали Бульку с собой во все поездки, в гости и постоянно пристраивали щенков по друзьям и знакомым.

Очень мне понравилось - все заняты фотографированием, и только Маяковский - собачёнкой)

В семье Бродских всегда любили представителей семейства кошачьих, и маленький Иосиф Бродский, еще не научившись говорить, подражал их мяуканью и мурчанью, когда хотел выразить свои чувства. Несколькими годами позже свою мать он ласково называл Киса или Мася. А ещё позже коты стали неразлучными спутниками жизни Иосифа Александровича. В Ленинграде у него жил кот, который настолько был привязан к своему хозяину, что умер от тоски, когда поэт эмигрировал.

Самым известным котом Бродского стал Миссисипи, который появился у него в Нью-Йорке. Миссисипи был предметом гордости Бродского, и особо значимым гостям поэт предлагал в знак уважения его разбудить. Миссисипи сопровождал Бродского в поездках за город, где увлечённо носился за белками. Когда поэт умер, Миссисипи очень тосковал по нему и ещё долгое время продолжал одиноко спать в его кресле.

Коты стали и героями его поэзии. Одному из них, котёнку Пасу, Бродский посвятил целую оду:

О синеглазый, славный Пасик!

Побудь со мной, побудь хоть часик.

Смятенный дух с его ворчаньем

Смири своим святым урчаньем.

Позволь тебя погладить, то есть

Воспеть тем самым, шерсть и доблесть.

Весь, так сказать, триумф природы,

О честь и цвет твоей породы!

Марк Твен был известен в кругу друзей как большой любитель домашних животных и талантливый дрессировщик. В разные годы жизни у него жили коты, черепахи, белки и собаки. Своим котам он давал труднопроизносимые имена, чтобы его маленькая дочь Клара тренировала произношение. Коты, будь у них такие права, могли бы подать на Марка Твена в суд за забавные имена: дома у Твенов жили Зороастр, Апполинарис, Сюр Мэш и Блэтерскит. Он обучал их разным трюкам: прикидываться спящими, прибегать на звон колокольчика, носить на праздники нарядные банты и развлекать детей.

Коты Марка Твена имели свои пристрастия: больше всего им нравилось наблюдать за тем, как писатель играет в бильярд. Но беда тому коту, который выставленной лапой вдруг менял направление движения шара, — таких хулиганов Твен мог запросто выдворить из бильярдной.Самым его любимым питомцем стал кот Бамбино, которого ему подарила дочь Клара. Он был настолько умён, что писатель смог научить его тушить лапой свечу в небольшой лампе. Марк Твен очень гордился этим навыком кота и всегда показывал его своим гостям.

Антон Павлович Чехов был большим поклонником такс. У него жили сразу две — черный Бром Исаевич и рыжая Хина Марковна. Имена для своих питомцев Чехов выбрал как настоящий врач: бром и хина были самыми популярными в его время лекарствами. В письмах Николаю Лейкину, хозяину родителей его такс, Чехов подробно описывал жизнь своих любимцев: «Таксы Бром и Хина здравствуют. Первый ловок и гибок, вторая неуклюжа, толста, ленива и лукава. Первый любит птиц, вторая тычет нос в землю. Оба любят плакать от избытка чувств. Понимают, за что их наказывают. У Брома часто бывает рвота. Влюблен он в дворняжку. Хина всё ещё невинная девушка. Любит гулять по полю и лесу, но не иначе как с нами. Драть их приходится почти каждый день; хватают больных за штаны, ссорятся, когда едят, и т. п. Спят у меня в комнате».

Чехов с Каштанкой в Звенигороде

Однако, в один прекрасный день их идиллия была нарушена — со Шри-Ланки писатель привез экзотического мангуста, который навел шороху даже на охотничьих такс. Мангуст отчаянно дебоширил — переворачивал и разрывал все, на что хватало роста и сил, растаскивал грунт из цветочных вазонов, а отца писателя неуважительно трепал за бороду. Над кличкой члены семьи Чеховых долго не думали — имя Сволочь намертво прикипело к четвероногому зверьку.

Ещё одним любителем такс был Владимир Набоков. Сначала таксы жили в его родительском доме, позже писатель завёл собственных: «В раннем детстве я ещё застал двух тучных старичков, Лулу и Бокса Первого. Спал Бокс-первый всегда на расшитой подушке в углу козетки. Седоватая морда с таксичьей бородавкой, выдающей породу, заткнута под бедро, и время от времени его ещё крутенькую грудную клетку раздувал глубокий вздох. Он так стар, что устлан изнутри сновидениями о запахах прошлого. Около 1904 года отец привез с Мюнхенской выставки щенка, из которого вырос сварливый, но удивительно красивый Трейни (я назвал его так, потому что длиной и коричневостью он походил на спальный вагон). Одна из музыкальных нот моего детства — это истеричное тявканье Трейни, преследующего зайца, которого ему никогда не удавалось загнать, по дебрям нашего вырского парка, откуда он возвращался в сумерках (моя встревоженная мать долго, высвистывала его в дубовой аллее) с давно уже дохлым кротом в зубах и с репьями в ушах …Затем кто-то подарил нам другого щенка, Бокса Второго, внука Хины и Брома, принадлежавших доктору Антону Чехову. Этот окончательный таксик последовал за нами в изгнание, и ещё в 1930-ом году в пригороде Праги (где моя овдовевшая мать жила на крохотную пенсию чешского правительства), можно было видеть неохотно ковыляющего далеко позади своей хозяйки этого пса, раздражительного, страшно старого, гневающегося на чешский длинный проволочный намордник — эмигрантскую собаку в заплатанном, плохо сидящем пальтеце».

Дети Набоковы в 1918 году (слева направо): Владимир, Кирилл, Ольга, Сергей и Елена и такса

Тэффи (настоящее имя — Надежда Александровна Лохвицкая) - русская писательница и поэтесса, мемуаристка, переводчицаТэффи, написавшая целую кошачью книгу про Тигрокота и Белолапку, была большой любительницей кошек.

Белолапка-серокошка

Раз уселась на окошко,

А по улице идет

Очень важный тигрокот.

Скок! И сразу хвать в охапку

Серокошку-белолапку,

Под себя её подмял.

Тигрокот, ну и нахал!

Более того, она не могла простить другим людям равнодушное к ним отношение: «Для меня человек, не любящий кошек, всегда подозрителен, с изъяном, наверное. Неполноценный. Люди для меня делятся на тех, кто любит кошек и кто их не любит. Человек, не любящий кошек, никогда не станет моим другом. И наоборот, если он кошек любит, я ему много за это прощаю и закрываю глаза на его недостатки».

Надежда Тэффи была настолько привязана к своим домашним питомцам, что, когда по случаю 300-летия дома Романовых её пригласили в императорский дворец, писательница приехала туда в сопровождении пяти кошек. Когда Тэффи эмигрировала и обосновалась в Париже, она, несмотря на крошечную квартирку и стеснённые средства, все-таки разделила дом с котом.

Первым котом Марины Цветаевой был чёрный Васька, о котором она вспоминала в дневнике: «Мы вновь и вновь обегаем дом, взлетаем на антресоли, по нашей лестнице — когда-то мы увидим её? Черный Васька, взъерошенный от объятий, тоже, как и мы, в дорожной лихорадке. Весь багаж обнюхан им поштучно. Кот напутствует вещи в иные края и дома».

Когда Цветаева вышла замуж за Сергея Эфрона, у них жили сначала Кусака, а потом Атос: «Серый пушистый дымчатый зеленоглазый кот развалился на моем письменном столе. Огромный кот возлежит на спине, чуть извернувшись, лапы — кверху, наслаждаясь сном, как только кошки умеют. Отрешённо. Самозабвенно».

Одному из любимых котов, который прожил в доме Цветаевой всего три дня, а потом ушёл и не вернулся, она посвятила стихотворение:

Свернись в оранжевый клубок

Мурлыкающим телом,

Спи, мой кошачий голубок,

Мой рыжий с белым!

Ты пахнешь шерстью и зимой,

Ты — вся моя утеха.

Переливающийся мой

Комочек меха.

По воспоминаниям Владислава Ходасевича, его первыми словами были «Кыс, кыс». Так началась любовь к кошкам, которая, как писал поэт, «проходит через всю мою жизнь и меня радует, что с их стороны пользуюсь я взаимностью. Мне нравится заводить с ними летучие уличные знакомства и, признаюсь, моему самолюбию льстит, когда бродячий и одичалый кот по моему зову подходит ко мне, жмётся к ногам, мурлычет и идёт за мной следом».

Главным котом в жизни Ходасевича был чёрный Мурр: «Мурр являлся ко мне в любой час дня или ночи и до тех пор кричал (несколько в нос) «Сыграем! Сыграем!» — покуда я не соглашался сыграть с ним в прятки. Он носился по комнатам, прячась за мебель и за портьеры и заставляя меня его отыскивать, — и готов был длить забаву до бесконечности, хотя у меня уже ноги подкашивались от утомления. Зато и нет ничего более трогательного, чем кошачья дружба. Она проявляется в особенности тогда, когда плохи ваши обстоятельства или тяжело у вас на душе. Положительно могу утверждать, что стоило мне быть расстроенным — кот, до этой минуты не обращавший на меня внимания, тотчас приходил ласкаться. Это кошачье участие всегда исполняет меня глубокого умиления».

Когда Мурр умер, Ходасевич посвятил ему стихи:

В забавах был так мудр и в мудрости забавен —

Друг утешительный и вдохновитель мой!Т

еперь он в тех садах, за огненной рекой,

Где с воробьем Катулл и с ласточкой Державин.

О, хороши сады за огненной рекой,

Где черни подлой нет, где в благодатной лени

Вкушают вечности заслуженный покой

Поэтов и зверей возлюбленные тени!

Когда ж и я туда? Ускорить не хочу

Мой срок, положенный земному лихолетью,

Но к тем, кто выловлен таинственною сетью,

Всё чаще я мечтой приверженной лечу.

И верится тогда: под элизейской сетью

Дерев невянущих – мы встретимся опять,

Два друга любящих, две тени, чтобы третью,

Равно нам милую, любовно поджидать.

Среди питомцев Александра Куприна была даже обезьянка Марья Ивановна. Но любимцами писателя были собаки. Когда он жил в Гатчине, в его усадьбе обитало сразу восемь сенбернаров. Особым псом в жизни Куприна стал «необычайной красоты и силы пёс красно-песочной масти, весом свыше шести пудов», охотничий меделян (древнерусская порода) по кличке Сапсан. Однажды он спас маленькую дочь писателя Ксению от бешеной собаки, и Куприн отблагодарил своего пса вечной жизнью в литературе — написал рассказ «Сапсан» от лица самого пса:

«Посредине улицы мчалась собака, черная, в белых пятнах, с опущенной головой, с висящим хвостом, вся в пыли и пене. Нянька убежала визжа. Маленькая села на землю и заплакала. Собака неслась прямо на нее. От ужаса вся шерсть на мне вздыбилась, но я превозмог себя и загородил телом Маленькую. Это уже было не единоборство, а смерть одному из нас. Я сжался, выждал краткий, точный миг и одним скачком опрокинул пёструю на землю. Потом поднял за шиворот на воздух и встряхнул. Она легла на землю без движения, плоская и теперь совсем нестрашная. Но Маленькая очень перепугалась. Я привёл её домой. Всю дорогу она держала меня за ухо и прижималась ко мне, и я чувствовал, как дрожало её маленькое тельце. Не бойся, моя Маленькая. Когда я с тобой, то ни один зверь, ни один человек на свете не посмеет тебя обидеть».